фото показано с : communa.ru

Театр | Со сцены воронежского Никитинского театра зазвучали голоса очевидцев Чернобыльской катастрофы Когда входишь в зал, видишь на тёмной сцене экран с бегущей строкой. Заняв места, зрители могут изучить информацию о том, что произошло 26 апреля 1986 года с реактором четвёртого энергоблока Чернобыльской АЭС и расположенным рядом городом Припять.

В частности, о том, как облако, образовавшееся от горящего реактора, разнесло радиоактивность по Европе.

Виталий ЧЕРНИКОВ

На предшествовавшей первому показу спектакля «Чернобыльская молитва» встрече с журналистами режиссёр Дмитрий Егоров, вспоминая о вышедшем недавно американском телесериале о трагедии, признался, что решение о постановке в Воронеже спектакля на ту же тему было принято до того, как вышел телевизионный «Чернобыль»:

– Но мне кажется, это хорошо. Потому что какие-то вещи не нужно будет объяснять. Чернобыльская трагедия случилась более 30 лет назад, и хотя это достаточно серьёзное событие, всё равно человеческое сознание охотно выкидывает любую трагедию из памяти.

Есть история официозная, «государственная», история движения безликих масс, повинующихся воле вождей. О трагических последствиях массы узнают годы спустя и подчас оказываются информацией недовольны. А есть – история частная, про то, как люди в этих условиях жили, как ходили в столовую, стояли в очередях, ссорились, влюблялись, сталкивались с чужой добротой или подлостью, водили детей в детсад, уходили на войну, – и, случалось, попадали под каток государства. В прологе «Чернобыльской молитвы» звучит бравая советская песня: «У меня сегодня день такой счастливый, что не петь нельзя!». Заранее зная, про какой день пойдёт сейчас речь, понимаешь: спектакль будет и о том, как в этой бравурности тонут человеческие голоса, незаметны становятся людские трагедии. Но на сей раз мы людей услышим.

Основа спектакля Никитинского театра – одноимённая книга Нобелевского лауреата Светланы Алексиевич, построенная на монологах реальных людей (режиссёр Дмитрий Егоров, работая в разных городах, создал цикл постановок по её произведениям). Кто-то участвовал в ликвидации аварии, кто-то ещё ребёнком был, ходил в школу. Не все дожили до 2020 года. Один из персонажей размышляет о своём превращении из обычного человека в «чернобыльского»: «Ты хочешь быть как все, а нельзя». Радиоактивность можно использовать как метафору, делает это и режиссёр Дмитрий Егоров. Радиация изменила жизнь сотен тысяч людей, многих убила. А попутно выявила разные человеческие свойства: в каких-то случаях – способность к самопожертвованию, к состраданию, в других – тёмную обывательскую злобу и страх, бюрократическое равнодушие. Учёных и медиков в дни катастрофы не слушали спецслужбы и партийное начальство: дескать, есть инструкции и гостайны, правила надо соблюдать, даже если пострадают тысячи людей. И всё равно появлялся смельчак, который запреты игнорировал.

Есть в спектакле история жены пожарного, тушившего огонь на АЭС: она беременной отправилась за любимым мужем в больницу, потом потеряла и его, и ребёнка, который в утробе получил дозу излучения от умиравшего отца («Моя девочка меня спасла, она приняла весь радиоудар на себя, как приёмник»). Другой герой спектакля вывез из дома дверь, на которую по обычаю до прибытия гробов укладывали его умерших предков – и вскоре хоронил на ней дочь. . . Но прослежено и превращение трагедии в объект для чёрного юмора: после очередной жуткой истории звучат рождённые катастрофой мрачноватые анекдоты и поговорки: этакий КВН в аду.

Те, чьи голоса мы слышим, – хорошие советские люди с определённым набором идеалов или, если точнее, иллюзий, в соответствии с которыми они и ведут себя. Хотя постоянно мешает реальность, снижающая потенциальный пафос, даже когда творится подвиг: один из ликвидаторов с горечью признаётся, что как раз в те дни, когда случилась катастрофа, он разводился с женой.

И каждую судьбу мы ощущаем как обобщение. Персонаж Бориса Алексеева выглядит собранным из разных прототипов с похожим жизненным и профессиональным опытом. Это учёный, пытающийся в условиях, когда всё о происходящей катастрофе наглухо засекречено, спасти как можно больше людей, жертвуя собственной жизнью. Алексеев после монолога своего умирающего от лучевой болезни персонажа о том, как тот перед операцией «вдруг увидел каждый листок, яркие цветы, яркое небо, ярчайшесерый асфальт, трещины на нем, а в них муравьи снуют», как думал – «И всё это я не увижу? На секунду, на минуту больше прожить! Зачем я столько времени, часов, дней просидел у телевизора, среди вороха газет?», как понял – «Главное – жизнь и смерть. Ничего другого не существует», – замолкает и сидит, со странной улыбкой глядя куда-то сквозь зрителей. Эти секунды сложно забыть.

Значительную часть времени освещение на сцене подчёркнуто скудное. Поэтому в начале можно разглядеть лишь часть картины. При свете, например, работающего телевизора или лампочек вроде тех, которые мигают на новогодней ёлке. Один из исполнителей появляется, держа в руке настольную лампу так, что освещены лишь брюки, а лица не рассмотреть. Другой произносит монолог, сидя в полумраке за столом. Вдруг чиркает спичкой, чтобы закурить, и лицо возникает в свете маленького пламени на секунду.

Вспомнил, как в том же зале в 2006 году смотрел спектакль Камерного театра по пьесе Мартина Макдонаха «Калека с острова Инишмаан». В разгар представления в здании вырубилось электричество, но актёры продолжили играть. Первую минуту – практически во мраке. Затем зрители из первого ряда начали подсвечивать сцену мобильными телефонами. А потом очередной персонаж, появляясь на сцене, приносил с собой зажжённую свечку, и в мире Макдонаха становилось чуть светлее.

Что-то подобное происходило и во втором действии нового спектакля. Не вспоминал ли на репетициях Борис Алексеев, создатель Никитинского и один из актёров, занятых в «Чернобыльской молитве», старый спектакль, в котором сыграл главную роль?

Есть в «Чернобыльской молитве» и сцены, где – на контрасте – вспыхивает яркий свет и бьёт зрителям прямо в глаза.

Я упомянул выше телевизор – роль его не сводится к многозначительному мерцанию. Телеэкран – один из главных «персонажей» «Чернобыльской молитвы». В спектакле использованы репортажи и кинохроника, снятые до аварии. Некоторые моменты заставляют вспомнить начало фильма Дэвида Линча, где показывают другой, но тоже уютный городок, жители которого под приятную музыку радуются жизни; и потом камера опускается к земле, а в траве отрезанное ухо лежит. Хотя…

Можно, конечно, сказать, что телевизионная реальность – фальшивая, бездушная, «официозная», что она мало отношения имеет к жизни, её истинным тяготам и радостям, что монологи обычных людей, очевидцев о «своём», заветном, звучащие в спектакле, ей противопоставлены. Это верно лишь отчасти. Егоров так строит спектакль, что хроника, смонтированная и озвученная вроде бы сугубо в пропагандистских целях, нередко откровенно постановочная, с отрепетированными речами, с пафосными интонациями, ракурсами, музыкой, побуждает всматриваться в лица запечатлённых оператором людей, в том числе из безмолвной массовки. Что стало с ними потом? Эти люди заговорили в «Чернобыльской молитве».

Источник: газета «Коммуна» | № 21 (26969) | Пятница, 20 марта 2020 года

Подробнее читайте на communa.ru ...

46 +