Победители Как-то в мае, накануне Дня Победы, в вестибюле Россошанского мясомолочного техникума моё внимание привлёк дежурный по учебному корпусу Дмитрий Степанович Тюряев.

Работал он в этой должности не первый год, но в тот день я впервые увидел его при всех фронтовых регалиях, среди которых сразу бросались в глаза три медали «За отвагу». Не помню, кто именно, но один из наших маршалов высказывал сожаление по поводу того, что он так и не удостоился солдатской медали. А тут – целых три!

Алим МОРОЗОВ

г. Россошь

В тот день я надолго застрял у стола техникумовского дежурного. Дмитрий Степанович много рассказал мне о своих фронтовых буднях. Всего теперь не перескажешь, но один эпизод накрепко засел в моей памяти. Случай тот произошёл в суровом сорок втором на подступах к блокадному Ленинграду.

256-й Выборгский стрелковый полк, в котором воевал Тюряев, держал оборону у Пулковских высот. Семь месяцев окопного быта в окружении болот запомнились ему на всю жизнь. В траншеях всегда стояла вода. К концу дня она поднималась почти до края голенищ солдатских сапог. Днём Тюряеву и его товарищам по полку приходилось отбивать вражеские атаки, а ночью вычерпывать воду из окопов. Но больше всего солдаты страдали от голода. Варево из ботвы зеленого гороха и капусты, к которому давали 200 граммов хлеба, больше похожего на жмых, кое-как поддерживали силы бойцов, оборонявших Северную столицу России.

Тот памятный для Дмитрия Степановича день начался с того, что командир роты послал его на нейтральную полосу вести наблюдение за противником. Выполнять такое задание ему приходилось не в первый раз. Набил диск патронами, закинул автомат за спину и пошёл по ходу сообщения в сторону передовой. Навстречу ему тогда попался солдат из трофейной команды. Он нёс собранные у погибших винтовки, обхватив их руками, как дрова. На одной из винтовок Тюряев увидел оптический прицел. Остановил солдата и попросил: «Браток, подари мне вот эту, с трубочкой». А солдату что? Бери, какую хочешь. Винтовка оказалась исправной, и Дмитрий прихватил её с собой. Место для наблюдения Тюряев выбрал на железнодорожной насыпи. Когда он полз туда по-пластунски, то нос к носу столкнулся с ротным связистом. Тот предупредил: «Ты гляди, зря не высовывайся, а то их снайпер где-то недалеко. Житья, гад, не даёт».

На насыпи рельсы были вздыблены взрывом снаряда. Тюряев пристроил свою винтовку в том месте, где рельс начинал загибаться вверх, и стал осматривать впереди лежащую местность через оптический прицел. В окуляре с перекрестьем все было хорошо видно, и Дмитрий Степанович несколько раз про себя одобрил прибор. Он долго лежал у верхнего края насыпи, пряча голову за рельс. Иногда боец смотрел на часы, но время тянулось так медленно, что у него пропала к этому охота. На нейтральной полосе, вдалеке от своих товарищей, находиться было опасно. Приходилось все время быть настороже. Ухо бойца ловило каждый звук, а глаза зорко следили за передним краем противника.

Нейтральная полоса представляла собой открытое пространство, полого поднимающееся к немецким позициям. На нём кое-где росли чахлые берёзки, местами топорщился иссеченный пулями кустарник, и повсюду, как огромные оспины, рыжели круги выброшенного взрывами снарядов и мин торфяника.

За два часа наблюдения Тюряев не заметил ничего подозрительного. У него давно посасывало под ложечкой. Солдатский желудок в голодные блокадные месяцы почти всегда напоминал о себе. Боец пошарил в кармане шинели, собрал пальцами в мякиш оставшиеся от завтрака хлебные крошки и положил их в рот. Но голод обмануть не удалось.

«Наверное, немецкий снайпер на обед сделал перерыв. У них все по часам, по минутам расписано», – думал Тюряев, а сам продолжал ощупывать местность взглядом, прикидывая, где бы он на той стороне выбрал для себя укрытие. «К примеру, – рассуждал он, – вон в тех кустиках, что справа. Нет, место неподходящее – впереди подбитый танк обзор закрывает. Еще правее – две березки мешают, в центре голо, спрятаться негде. А вот левее, за поднятыми взрывами пнями, пожалуй, устроиться можно». Он припал глазом к прицелу, поймал приглянувшееся место и стал вглядываться в переплетение корней. Прошёлся по ним один раз, второй и вдруг – увидел. Тюряев даже вздрогнул от неожиданности. Он отвел глаз от прицела, смахнул набежавшую от напряжения слезу и опять прильнул к трубке. Немец притаился за густым корневищем огромного пня выброшенного ударом бомбы или тяжёлого снаряда. Со стороны Тюряева сетка корней была реже, и в окуляре прицела хорошо вырисовывался силуэт человека в крутолобой, покрытой защитным матерчатым чехлом каске.

От нахлынувшего волнения Тюряев вспотел, но с выстрелом не спешил, боясь промахнуться. Он ослабил туго затянутый ремень, лег поудобнее, пристроив ствол винтовки на большом камне, и снова поймал в перекрестье прицела вражеского снайпера. «Куда же целиться: в голову или в грудь?» – мысленно посоветовался сам с собой Дмитрий Степанович. И сразу решил: «В грудь – на голове ведь у него каска». Боец перевёл прицел на уровень груди и, затаив дыхание, нажал на спуск. Винтовку дернуло от выстрела, и вражеский снайпер, маячивший в окуляре прицела, мгновенно пропал.

Когда Тюряев снова навёл оптический прицел на прежнее место, немец там больше не появлялся. Первое время боец терялся в догадках: убил он снайпера или только спугнул. Он ещё и ещё раз всматривался в путаницу корней, но там по-прежнему никого не было. Никакого движения, никакого признака жизни. Неужели промахнулся? Нет, не может быть.

Вечером Тюряева сменили. Он добрался до КП и доложил ротному о своих наблюдениях, а в конце рассказал о снайпере. Командир роты пытливо посмотрел на небольшого ростом, в измазанной шинели бойца и спросил: «А как докажешь?» – «Докажу! Разрешите, я хоть сейчас сползаю к тому месту». – «Что ж, разрешаю. Неси доказательства», – сказал командир и позвал связного: «Пойди с ним. Пусть покажет, какого он там снайпера подстрелил».

И вот Тюряев снова у насыпи. Но теперь не по приказу, а по собственной воле. Уже совсем стемнело, только на фоне неба чуть-чуть угадывались силуэты берёзок. < Еще днём боец приметил ориентиры и теперь полз, стараясь их придерживаться. Темнота изменила очертания предметов, и метров через сто его охватило сомнение: правильно ли он держит направление?

Яркий свет ракеты заставил Тюряева зажмуриться. Ракета горела недолго, но он успел увидеть тот самый вывороченный пень. До него было совсем близко. Боец подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и снова пополз. Он добрался быстро. Пень нависал над воронкой. Тюряев осторожно шарил руками по влажным комьям земли и вдруг наткнулся на человеческую руку. Откинутая на край воронки, она была безжизненно холодна.

Боец плохо помнил, как нашёл снайперскую винтовку и уже не ползком, а бегом, не разбирая дороги, бросился в сторону своих позиций.

На обратном пути он немного сбился и не сразу нашёл место, где поджидал его связной командира роты. «Ну где ты пропал?» – недовольным голосом встретил его тот. Тюряев молча протянул ему свой трофей. «Глянь, правда, – удивился и сразу смягчился связной. – Ну и везучий ты, друг! Пошли скорее к ротному. За такое дело он прикажет старшине и из НЗ налить».

Они ползли обратно к своей траншее. Тюряев чувствовал облегчение от того, что всё, только что им пережитое, осталось позади. Он с удовлетворением думал, что теперь ротный ему поверит.

Источник: газета «Коммуна» | №№ 26-27 (26974-26975) | Пятница, 10 апреля 2020 года

Подробнее читайте на communa.ru ...

63 +