Двадцатые числа августа имеют в новейшей российской истории особый смысл. Двадцать семь лет назад, в далёком 1991 году, в Москве произошли события, кардинальным образом повлиявшие на судьбу Советского государства, а заодно и на нынешнюю российскую политику.

Александра ГЛУХОВА,

доктор политических наук, профессор

Воронежского государственного университета

Часть высшего союзного руководства во главе с вице-президентом Геннадием Янаевым, воспользовавшись отсутствием в столице президента СССР Михаила Горбачева, попыталась, что называется, «навести порядок», изолировав российское руководство во главе с президентом Борисом Ельциным и взяв под контроль массовое демократическое движение, стоявшее за ним. На улицах Москвы появились танки, оплот демократических сил – Белый дом оказался под их прицелом.

Но никто из так называемых «путчистов», видимо, не предполагал, что на защиту демократии выйдут сотни тысяч москвичей, создавших многокилометровое Живое кольцо. Трое критических суток эти люди не уходили домой, а оставались на улице, хотя исход событий не был известен никому и последствия могли быть самыми печальными. По счастью, противостояние оказалось почти мирным, если не считать трех молодых людей, погибших по нелепой случайности. Трагической же оказалась судьба единой страны – Советского Союза, спасти которую не удалось, несмотря на то, что незадолго до этих событий с большим трудом был подготовлен к подписанию новый документ – Союзный договор. В новейшую историю России эти события вошли под названием Августовская революция.

В первые годы существования России как самостоятельного государства эти дни отмечали в положительном ключе и руководство страны, и широкая общественность. Акцент делался на том, что общество вышло из оков жесткого советского режима и движется в направлении, каким идет весь цивилизованный мир. Имелась в виду демократия и рыночная экономика, а также свобода слова, плюрализм, конституционное государство и т. д. Однако со временем эти события стали отодвигаться в глубь времени, а сам маршрут движения довольно сильно корректироваться. Уже расстрел парламента осенью 1993 года показал, что конституционные ограничения и вообще какие бы то ни было сдержки рассматриваются новыми российскими властями как слишком обременительные для себя лично. А на подходе уже была война в Чечне со всеми свойственными ей отвратительными проявлениями.

В последующие годы об августовских событиях вспоминали, скорее, нейтрально, как о случайном эпизоде, каковых в нашей недавней истории было немало. Массовый гражданский подъем, ощущение людьми чувства собственного достоинства, нивелировавшего страх перед возможными репрессиями со стороны государства, уже не рассматривались как нечто героическое. А уж о слове «революция» и вовсе не принято стало говорить. Ей так же не повезло, как и ее далекой предшественнице октября 1917 года, 100-столетний юбилей которой в прошлом году власть также поспешила превратить в сугубо историческое событие.

На днях «Левада-центр» провел социологический опрос, в котором попытался выяснить отношение сегодняшних россиян к событиям августа 1991 года. Не скажу, что альтернативы ответов, предложенных социологами респондентам, были достаточно удачными, но ответы заставляют задуматься о свойствах нашей памяти и об отношении к истории. 38 процентов респондентов назвали события двадцатисемилетней давности «трагедией для страны»; 36 процентов обозначили их как «эпизод борьбы за власть»; 20 процентов затруднились с ответом. И только шесть процентов опрошенных назвали августовские события 1991 года «народной демократической революцией». Это означает, что конспирологические версии о том, что в августе 1991 года злые силы разрушили Советское государство, активно транслируемые на разных телевизионных каналах, достигли своей цели.

В массовом сознании не просто стерты все положительные аспекты произошедших судьбоносных событий, но выхолощено само их историческое значение, их роль в основании нынешнего российского государства, его политических и правовых оснований. Возникает вопрос: мы действительно являемся страной, у которой непредсказуемо не будущее, а прошлое? Как далеко мы можем зайти в своем неведении и незнании даже своей недавней истории, извлекая уроки из которой, нам предстоит строить лучшее будущее?

Вопросы, что называется, риторические, однако от ответов на них действительно зависит очень многое, и прежде всего – маршрут в это самое будущее.

А пока нас активно преследует настоящее. 22 августа отныне ассоциируется в сознании, прежде всего, правящих кругов с новым пакетом санкций, вводимых США и связанных с обвинением России в попытке отравления Сергея Скрипаля и его дочери отравляющим веществом «Новичок». Эти санкции предполагается вводить в два этапа. Первый пакет предполагает запрет на поставки российским госпредприятиям товаров двойного назначения, таких как электроника и нефтегазовое оборудование. Если в Москве откажутся сотрудничать с международными экспертами по химическому оружию, то через три месяца будет «распечатан» второй пакет. Предполагается, что он будет включать понижение уровня дипломатических сношений, почти полное торговое эмбарго, а также запрет на полеты в США авиакомпании «Аэрофлот». По словам российских официальных лиц, новые санкции – это продолжение «недружественных и незаконных» действий, которые нанесут ущерб всей международной торговле. При этом условием отмены санкций Дональд Трамп назвал урегулирование ситуации в Сирии и на Украине. Российское руководство дало понять, что ждет конкретных предложений по вариантам такого урегулирования, хотя эти варианты безусловно прорабатываются в различных форматах за закрытыми дверями.

Возникает вопрос: мы действительно являемся страной, у которой непредсказуемо не будущее, а прошлое? Как далеко мы можем зайти в своём неведении и незнании даже своей недавней истории, извлекая уроки из которой, нам предстоит строить лучшее будущее?

Однако об урегулировании открытых конфликтов куда легче сказать, чем сделать. Что касается сирийского кризиса, то в нынешней ситуации трудно (если вообще возможно) ожидать чего-то прорывного от России, кроме одного – воздействия на президента Башара Асада с целью отсрочить наступление в Идлибе или вообще перейти к переговорным форматам решения проблемы этого повстанческого анклава, контролируемого Турцией. Какая-либо эскалация в Идлибе не нужна и самой России, так как чревата новым обострением отношений с Анкарой.

Дональд Трамп демонстрирует желание поддержать хоть какую-то динамику в отношениях с Россией, возникшую после Хельсинки, однако достичь этого нелегко. Если на закрытых переговорах в Хельсинки американский президент настаивал на том, что Россия может и должна воздействовать на Иран, то очень скоро стало ясно, что сделать этого она не в состоянии. Как заявил российский посол в Израиле, Москва не может заставить Тегеран покинуть Сирию.

Другая проблема – восстановление Сирии и возвращение к нормальной жизни. Сначала глава МИДа Сергей Лавров и начальник Генерального штаба РФ Валерий Герасимов, а затем и сам Президент Владимир Путин пытались заручиться в Европе пониманием ситуации вокруг сирийских беженцев. Однако там посчитали преждевременным обсуждать вопрос о помощи в восстановлении Сирии, поскольку сначала должно быть достигнуто политическое урегулирование. Эта мысль вновь прозвучала на встрече Владимира Путина с канцлером Германии Ангелой Меркель в ходе недавних переговоров в Мезеберге. Бундесканцлерин настаивает на политическом процессе и свободных выборах в Сирии, на урегулировании всех условий возвращения беженцев, в том числе и имущественных. До этого никаких денег в разоренную войной Сирию не польется.

Что же касается Украины, то в центре повестки там может стоять вопрос о размещении сил ООН на востоке страны, в отношении которого между конфликтующими сторонами также нет согласия. Вот таким нерадостным останется в нашей памяти август-2018.

Источник: газета «Коммуна» | №65 (26812) | Пятница, 24 августа 2018 года

Подробнее читайте на communa.ru ...

46 +