2017-10-13 18:01 |
Поиски и находки | Сразу две ранее неизвестные картины признанного воронежского художника Валентина Яковлева, 130-летие которого отмечается в нынешнем году, удалось разыскать журналисту «Коммуны» Виктор СИЛИН Души изменчивой приметы Переносить на полотно.
Н. А. Заболоцкий.
Яркое солнце нестерпимо колет глаза. Да так, что особо не разбежишься по спуску Помяловского. Прыг-скок, прыг-скок по гранитным ступенькам. И ты оказываешься не просто в старом, а в древнем городе. А вот и крохотная улица, короткая, как перочинный нож, под названием Правая Суконовка. Говорят, что здесь ещё в первой половине восемнадцатого века, на земле, принадлежавшей фабриканту П. Н. Гарденину, поселился рабочий люд основанной им мануфактуры.
А вот и нужный мне дом. Он тоже очень старый, построен аж в 1879 году!
Вообще, это невероятное чудо, когда ты не ведал и не предполагал, и вдруг сиюминутно становишься свидетелем открытия настоящего клада. Причём происходит всё крайне обыденно: приходишь к незнакомому человеку, говоришь, что из сохранившегося наследия художника Валентина Яковлева видел от силы три – четыре картины, и тут хозяин дома из-под кресла достаёт завёрнутый в тряпицу квадрат и говорит: «Ну вот, прибавишь к своему списку пятую», – и протягивает мне картину.
– Это портрет моей бабушки, Валентины Александровны Яковлевой, в замужестве Немейко, старшей сестры художника, – поясняет хозяин картины Александр Неловкий.
На синем фоне – чёткий, почти графический профиль молодой женщины. Чёрная, ещё не тронутая сединой копна волос, аккуратно уложена, высокий – стойка – воротник; покатые плечи скрывает чёрный бархат с золотой оторочкой по краям. Глаза устремлены вниз, взгляд пасмурный… И при этом чувствуется какое-то внутреннее напряжение, несгибаемая воля героини портрета.
…Краснослободск слыл провинциальным городком. В его центре, неподалёку от базарной площади, собиралось немало извозчиков, как в наши дни таксистов. Отсюда они разъезжались во все концы городка. Сторгуются об оплате с каким-нибудь гражданином или дамочкой, и понеслась пролётка по булыжной мостовой. А если куда подальше – там уже как по просёлочной, по накатанной дороге. В грязь, само собой, не разгонишься, и застрять немудрено. Тут уж извозчик подставляет своё плечо, поднимает пролётку из дорожной хляби и выслушивает упрёки пассажира.
Валентин Яковлев, «Автопортрет». Фотокопия картины из архива В. Г. Фролова.
В тот приезд Яковлевых в Краснослободск случилось два происшествия, о которых потом ещё долго вспоминали. И оба случая были связаны с Валентином. О них я и расскажу.
Как-то Валентин вышел днём прогуляться. Солнце с утра нестерпимо палило. В палисадниках, что были разбиты у каждого дома, чахли мальвы вперемешку с жухлым паслёном, на котором виднелись мелкие ягоды, да лебеда и осот с молочаем. То лето оказалось очень жарким. Дожди перепадали редко, от случая к случаю, словно вырвавшиеся из заточения струи воды наспех хлестали булыжную мостовую и всех прохожих, не успевших спрятаться в укрытие. И тогда жители Краснослободска вздыхали с облегчением: хоть на часок становилось легче дышать – дождь смывал грязь и пыль, воздух становился влажным и прохладным. Но вскоре тучи словно испарялись, как влага с мостовой, уходили куда-то за горизонт, и с новой силой начинало палить солнце.
Так вот, не дошёл в тот день Валентин ещё до базарной площади, как в самом начале улицы, поднимая клубы пыли, во всю прыть нёсся, не разбирая дороги, тарантас. Слышно было, как в панике с криками разбегался люд, хватая на руки малолетних ребятишек, а куры, с невероятной ловкостью отрываясь от земли, словно они и не куры, а голуби, беспрерывно и ошалело кудахтали. То был старый тарантас, такие уже давно повывелись, и непонятно, как он мог сохраниться. Устроен он был для просёлочных дорог, и на большее его не рассчитывали. А тут нёсся со всего размаху по булыжной мостовой, беспрестанно подпрыгивая и тарахтя на всю округу, готовый в любую минуту развалиться на части. Что испугало лошадь, почему она сорвалась с места, словно угорелая, приходилось только гадать. Автомобилей в то время в Краснослободске ещё не видели (в обеих столицах много случаев тогда произошло: лошади шарахались от невиданных доселе авто и безостановочно неслись во всю мочь), так что лошадь не могла испугаться, может, так жара подействовала на животинушку… Кто его знает…
Но факт остаётся фактом: тарантас нёсся прямо на Валентина, ещё какое-то мгновение – и он мог оказаться под копытами лошади. Потом он не мог толком объяснить, в какую долю секунды пришло решение броситься наперерез ошалевшей от испуга лошади, изловчиться и схватить под уздцы, неимоверным усилием затормозить и удержать её. Лошадь стояла, но фыркала и гребла под себя передними копытами.
– Спаситель вы наш, сами-то не пострадали? – опомнился извозчик. – Нигде не зашиблись?
Валентин ответил не сразу, стоял как вкопанный. Потом словно что-то его толкнуло, опомнился:
– Да нет, вроде цел, – ответил он и ощупал себя с головы до ног.
– Вы уж не серчайте, – просительно-подобострастно обратился извозчик. – Чего уж она взбеленилась – ладу не дам. Да разве угадаешь тут… А вам мы премного благодарны, не знаю, как и сказать…
В то лето Яковлевы гостили в Краснослободске всем семейством. Они не упускали возможности наведаться на свою малую родину (здесь родилась мать семейства Валентина Петровна и все её дети, кроме самой младшей, Марии, появившейся на свет в Воронеже). Останавливались всегда в домике их няни и её дочери Сашеньки Зайцевой.
Всё им здесь было мило и благостно, всё трогало душу: и ранние петушиные переклички, начинавшиеся, когда ещё только теплился рассвет, и утренние чаепития за большим столом, на котором главенствовал почти ведёрный самовар, и вечерние прогулки по Краснослободску, где с малолетства знаком каждый уголок. По вечерам с окраин ветер доносил звуки гармошки и балалайки. И уже здесь, где-то по соседству, женские голоса жалостливо выводили:
Зачем тебя я,
милый мой, узнала,
Зачем ты мне
ответил на любовь?
Ах, лучше бы
я горюшка не знала,
Не билось бы сердечко
моё вновь…
– Хорошо поют, – говорил Валентин, второй по старшинству из братьев Яковлевых. – За душу трогают.
И он брал в руки балалайку, садился у окна и начинал играть. Сначала шли какие-то простые, щемящие мелодии, потом он останавливался, обводил взглядом улицу, по которой чинно прогуливались барышни, почему-то под зонтиками от солнца, хотя уже вечерело, и вдруг неожиданно, будто с разбега, начинал играть что-то из Шуберта. Гулявшие тут же приостанавливались и обращали свои взоры на открытое окно, из которого и лилась музыка. И так стояли до тех пор, пока балалайка Валентина Яковлева не замолкала.
– Вот вам и плебейский инструмент, – слышалось в холле. – Нет, если балалайка в умелых руках, то и Шуберт, и Мендельсон ей подвластны.
Валентин, как и все дети в семье Яковлевых, оказался способным во многом: он был музыкален, прекрасно танцевал, был ловким и сильным, а главное, мог на листе бумаги, в портрете или в зарисовке, выразить сиюминутное настроение.
Однажды ему (по одной версии, известный композитор, по другой – непревзойдённый скрипач) предложили всерьёз заняться музицированием на балалайке и при этом многозначительно заметили: «А после повезём вас в Европу, и вы там обязательно прославитесь». На что Валентин, как утверждает семейное предание, ответил как отрезал: «У меня есть одна страсть, и я ей не изменю. Страсть эта – рисование».
В тот приезд в Краснослободск Валентин не только играл по вечерам на балалайке, развлекая домашних и соседей, но и помогал по хозяйству, не отказывался ни от какой работы. Благо силёнок у него хватало, каждодневно он делал физические упражнения, как тогда говорили – с отяжелением, то есть с гантелями.
Произошёл ещё один случай, когда Валентину пришлось проявить и силу, и смелость.
(Продолжение следует).
Источник: газета «Коммуна» | №81 (26725) | Пятница, 13 октября 2017 года
.
Подробнее читайте на communa.ru ...
