2016-6-15 15:09 |
Платоновский фестиваль: оглядываясь назад | «Три сестры» на языке жестов были показаны в рамках Проекта «Золотая маска» в Воронеже» Виталий Черников Не раз встречал мнения зрителей, возмущённых тем, что некую классическую пьесу постановщик для спектакля сократил.
Подобное не раз звучало и из уст пламенных борцов с режиссёрской интерпретацией текстов, внезапно оказавшихся для кого-то «сакральными».
С другой стороны, примеров, когда исходный текст используется целиком, сейчас не так уж много. На таком фоне спектакль Новосибирского государственного академического театра «Красный факел» «Три сестры» по пьесе А. П. Чехова уже из-за своей продолжительности может быть воспринят как радикальное высказывание. Четыре часа 15 минут, четыре действия, три антракта.
К тому же почти все герои говорят на языке глухонемых, а чеховские диалоги идут субтитрами. При этом в спектакле много звуков: зрителю предлагается вслушаться, как скрипит дверца шкафа, гремит посуда, гудит фен, воет вьюга за окнами… Особенно выразительна эта симфония бытовых шумов в третьем акте, который почти весь проходит в полумраке: из-за пожара вырубилось электричество.
В России художника снова вынуждают оправдываться – перед чиновником, перед плохо вымытым невежей, случайно попавшим в театр или выставочный зал. . . Авторы новосибирского спектакля сопроводили своё детище множеством разъяснений «на полях», но в этом не ощущаешь компромисса. Скорее, одно из проявлений режиссёрского перфекционизма – недаром же и репетиции шли года два. В фойе расставлены портреты актёров – можно заранее узнать, как выглядят Маша или Тузенбах. Вместо программки со списком актёров и персонажей выпущена интересная брошюра, в которой излагается режиссёрское кредо, художник-постановщик Олег Головко объясняет, почему на сцене именно такая мебель, а герои носят джинсы; также размещена статья «Другой язык» как средство художественного выражения». Зрители, занимая места, обнаруживают на сидении бумажный лист. На нём – схема дома Прозоровых, а также информация о действующих лицах, содержащая и то, что называют спойлерами: «Его переезд в Москву так и не состоится», «Накануне свадьбы убит на дуэли Солёным». Мы-то, пришедшие в театр, и так это знали. Но пришли. И наблюдали за героями четыре с лишним часа.
- Текст Чехова – очень уставший, - признаётся режиссёр Тимофей Кулябин. – Он игрался в театре бесконечное количество раз. Очень тяжело отделаться от этого опыта. Уже невозможно чеховский текст в первозданном виде произнести. И задача стояла – вернуться к нему. Думаю, спектакль – не про глухих. Он в первую очередь – про великий текст Чехова, который работает сам по себе.
В фестивальной суете непросто написать обстоятельную рецензию на новосибирский спектакль. Однако хочется поделиться некоторыми мыслями о нём.
Дом Прозоровых – остров, куда забросило людей, объединённых в спектакле неспособностью слышать. Если это и единственное, что их объединяет, взаимная привязанность сильна, судя по сцене, где второстепенные персонажи навсегда прощаются с главными. Меньшинство, будь ты глухой или «шибко грамотный», для выживания в мире, где Другой, «непохожий» - по умолчанию враг, вынуждено сбиваться в замкнутые группки, формировать свою субкультуру. За пределами дома – служба; там надо надевать униформу, маску социального статуса. Вне дома эти люди – учителя или даже военные («Глухие в реальности бывают военными», - сообщается в упомянутой выше брошюре). А внутри это всё не важно. Кажется, большой мир, куда другие идут поневоле, интересен Ирине: вот она заворожённо смотрит популярный видеоклип, пытаясь читать по губам певицы; вот выводит цветными карандашами в тетради: «В Москву! В Москву! В Москву!. . »
Отсутствие брата в названии у Кулябина особенно заметно. Зритель часто отвлекается от Ольги (Ирина Кривонос), Маши (Дарья Емельянова) и Ирины (Линда Ахметзянова), чтобы понаблюдать за Андреем (Илья Музыко). На сцене ещё ничего не происходит, а он сосредоточенно «делает дело»: читает, пилит, учится играть на скрипке (с помощью математических формул, что ли, музыку вообразил?). . . Нередко оказывается в центре нашего внимания даже когда у Чехова покидает сцену.
Между «комнатами» в спектакле нет стен, и мы можем наблюдать, как на первом плане его сёстры мечутся, ссорятся, рыдают, мирятся, а позади, порой в полумраке, всё проигравший Андрей минут 15 апатично лежит на кровати и смотрит на ноутбуке некий, судя по доносящимся звукам, кровавый боевик. В сущности, спектакль – про падение и распад Андрея. О его сёстрах такого не скажешь. Даже в финале верится: они останутся собой. Даже если окружающее дом болото пожрёт их.
Русский интеллигент, как показал нам двадцатый век, может остаться собой и после лагеря, и после публичной травли. Многие даже выживают в неволе. Конечно, не без моральных потерь.
«Три сестры» (как, кстати, и недавний «Дядя Ваня» Воронежского Камерного) показывает, насколько близки мы миру Чехова. Когда-то у интеллигента было гусиное перо да лист бумаги, теперь имеются всевозможные гаджеты (герои Кулябина радуются им, как дети). . . Но однажды в доме вырубится электричество, мобильники разрядятся, и выяснится: за век здесь не так уж многое изменилось. А человек останется один на один с собой. Или с другими людьми, не всегда близкими.
Нынешние Прозоровы и Астровы ощущают порой собственную обречённость, ненужность своей стране. Однако даже если уедут или окажутся уничтожены физически, всё равно, как пел Александр Башлачёв, «вырастет новый мальчик», или девочка, Ваня или Ира, и всё повторится.
Фото Виктора Дмитриева
.
Подробнее читайте на communa.ru ...
