2016-6-15 11:55 |
Смешное вместо страшного Первым спектаклем фестиваля стал «Носороги» Эжена Ионеско Национального театра Крайовы (Румыния) в постановке культового режиссера мирового театра Роберта Уилсона.
Спектакль впечатляет прежде всего фирменными режиссерскими приемами Уилсона: графически чётко прочерченным задником, гротескным гримом артистов и особой интонационной манерой произнесения текста. Мизансценический рисунок скупой, превращение людей в носорогов передано в основном звуком рева страшного животного да видеопроекцией на задник, где огромный носорог мечется, сшибая деревья.
Жаль, конечно, что из-за незнания языка мы не можем уловить все тонкости текста Ионеско, но некоторые сцены явно ироничны: например, когда персонажи обсуждают, африканский это носорог или индийский, два у него рога или один. Этими схоластическими спорами они как бы отодвигают от себя опасность, закрывают на неё глаза.
Интересно, а о чем шумят и спорят многочисленные головы, вырастающие из земли прямо на авансцене? О преимуществе быть носорогом во времена всеобщего одичания? Шум похож, скорее, на одобрительный, чем на протестный.
Две толстушки-обывательницы заняты только своими проблемами: одна - продажей товаров в своей лавке, другая носится со своим котом, как с писаной торбой. Таким и носороги нипочем.
В театроведении давно уже установился взгляд на эту пьесу Ионеско как на протест против тоталитаризма: в советские времена – против фашизма, в российские добавилось ещё и – против коммунизма. Но этот аспект совсем не интересует Уилсона. И в пьесе, и в спектакле только один герой не пожелал превращаться в носорога – Беранже. Но если это и протест, то скорее за свободу остаться самим собой. А когда героя предает ещё и Дейзи – его возлюбленная, он остается в глубоком одиночестве. Но печали, кажется, не испытывает: заключительная песенка звучит весело, все герои пританцовывают.
Смирение ли это, ирония ли над самими собой или прощание с прошлым, с которым, как известно, расстаются смеясь? Этот вопрос остается на усмотрение зрителей.
Людмила Романова
Фото Михаила Вязового
Гинтарас Ринкявичус: послевкусие дирижерского слова
Большой формат музыкальной программы Платоновского фестиваля был представлен выступлением Государственного академического симфонического оркестра России имени Е. Ф. Светланова в Воронежском театре оперы и балета.
Привыкшие уже к ровной академической манере Российского национального оркестра, которому задает тон маэстро Михаил Плетнев и который запечатлелся в сознании публики как уже неотрывная часть Платоновфеста, воронежцы ждали для себя новых открытий. Приехал один из старейших симфонических оркестров страны, имеющий почти восьмидесятилетнюю историю, до 1991 года известный как Госоркестр СССР, связанный с прославленными именами лучших дирижеров.
Конечно, интриговало и заявленное в анонсах имя дирижера Владимира Юровского, последние пять лет занимающего пост художественного руководителя оркестра. Но изменения, которые произошли в его графике, связанные со вступлением в должность худрука Симфонического оркестра Берлинского радио, не позволили ему приехать в Воронеж.
Однако ожидания публики оказались вознаграждены сполна, как высочайшим классом оркестра, так и эффектом непредвиденной «замены» – на дирижерский подиум к оркестру вышел Гинтарас Ринкявичус.
Знаменитый литовский дирижер, выходец из русской дирижерской школы (Ленинградская консерватория и аспирантура Московской), в конце 1980-х он основал и возглавил Литовский симфонический оркестр, затем работал со многими лучшими оркестрами России и Европы, ставил оперы в Большом театре, в Латвии и Шотландии. Последнее десятилетие является художественным руководителем и главным дирижером Новосибирского академического симфонического оркестра. Репертуар его, понятно, огромен. Но те произведения, которые вошли в программу концерта в Воронеже, во-первых, не все относятся к числу исполняемых дирижером, а во-вторых, и, являясь, что называется, репертуарными, тем не менее, оказываются за пределами любых стандартов и столь любимых нашей публикой традиций, даже когда речь идет о классике. И вот тут интерпретация, присутствующая как неизбывная проблема любого исполнения, становится чем-то большим. Насколько судьбоносной может оказаться ее роль, в данном случае заставила задуматься рахманиновская музыка, привычно оцениваемая как «популярная», но в этот раз разрушавшая этот стереотип.
Исполнялась Первая симфония Рахманинова, о которой сам автор когда-то сказал: «Симфонию не покажу и в завещании наложу запрет на смотрины». Симфония, как известно, потерпела провал, композитор оказался надломлен и три года не сочинял. В 1897 году, когда состоялось первое ее исполнение – дирижировал Глазунов, история столкнулась с примером полного несовпадения композитора и дирижера, той степени недопонимания (или явного неприятия) исполнителем создателя, которая привела к краху и к забвению музыки: вновь она зазвучала спустя почти полвека, в исполнении Александра Гаука, управлявшего Госоркестром СССР. Симфония, истинная премьера которой, можно считать, и прошла в 1945 году, продолжает и ныне оставаться в «ведомстве» оркестра.
В своем раннем сочинении двадцатичетырехлетний Рахманинов заявляет о себе как о великом мелодисте еще не во всю мощь своего таланта, и публика для себя не всегда находит здесь главный «сигнал» для идентификации композиторского стиля. Тем не менее, такое узнавание – что стало понятно на этом концерте – достигается; всегда точное, и именно благодаря дирижерскому вмешательству.
Динамические взлеты и падения, волны необъятного дыхания, легкость темповых градаций и контрастов, резкие смены, подобные мерцающим бликам, - оркестровых групп и инструментов, темпов, динамики, регистров, мотивов - дирижер демонстрирует владение всем спектром оркестровых маневров, погружающих при всей их, казалось бы, предельной детализированности в единое интонационное поле, в русскую интонацию. Он настолько же свободен, насколько строг. Соединяет в себе изящество и мощь, точность и всеобъемлющую волю к созданию единой концепции. Музыка существует как будто на грани возможного – невероятны темпы, взятые в финале, с таким же захватывающим упорством и неотвратимостью звучит девятикратное утверждение трагического мотива в самом конце.
Первая симфония Рахманинова исполнялась во втором отделении концерта и оставила настолько сильное послевкусие дирижерского слова, что даже зажигательная «Арлезианка» Бизе, блистательно сыгранная «на бис», не разрядила атмосферу таинства рождения этой новой жизни рахманиновской музыки, которую предложил Гинтарас Ринкявичус.
Инфернальный тон симфонии вошел в резонанс с сочинением, открывавшим программу концерта. Им стала «Песня из романа Платонова» Александра Вустина для мужского хора (в концерте принял участие мужской хор Воронежского концертного зала) и оркестра. По инициативе Владимира Юровского Вустин был приглашен на должность так называемого композитора-резидента, подразумевающую его тесное сотрудничество с оркестром, целенаправленные заказы и пропаганду его творчества.
Исполнение «Песни…», сочиненной еще в 1995 году, на Платоновском фестивале тоже планировалось в рамках новых отношений оркестра и композитора. Политическим ходом Юровского, цель которого – завоевание самой широкой слушательской аудитории, можно считать и выстраивание программы по принципу соединения известных произведений академической музыки и современных опусов. Таким образом, в общем, оказалась составлена и данная программа. Хотя и Стравинского – в первом отделении прозвучала его музыка балета «Орфей», сочинение 1945 года, – если говорить о контрастах времен, уже не отнести к современному искусству, и Первую симфонию Рахманинова вряд ли можно причислить к традиционному набору академических шлягеров. К тому же 1945 год сделал эти два сочинения фактическими ровесниками. В проекции платоновского времени оказалось и сочинение Вустина.
Так что вместо разведения исполнявшихся опусов по стилям и эпохам концерт стал поводом высветить творчество писателя в новых ракурсах и еще раз свести вместе художников-современников Андрея Платонова, так по-разному видевших этот мир.
Анна Шалагина
Фото Михаила Вязового
Находки и потери
Платоновская программа шестого фестиваля искусств оказалась куцей – всего три спектакля. Падает ли интерес к творчеству писателя или просто больше не нашлось достойных работ – мне неведомо. На прошлогоднем фестивале спектаклей было больше, и отмечалась тенденция приближения платоновских текстов к уровню массового сознания. Трудно сказать – хорошо это или плохо. С одной стороны, круг почитателей Андрея Платонова расширяется; с другой – внедряется довольно искаженное представление о писателе. Проблема, однако.
Попробуем проанализировать то, что мы увидели на нынешнем фестивале.
Я сразу выделяю «Чевенгур» Юрия Погребничко (театр ОКОЛО дома Станиславского). Казалось бы, соединение фрагментов романа со сценами из рассказа Хемингуэя «Убийцы» может поначалу вызвать только недоумение. Но спектакль начисто его разбивает. Основная тема «Чевенгура» - тема смерти. Массовой, коллективной, которую творят герои спектакля Чепурной и Пиюся, уничтожая тех, кого они считают «буржуазией» по законам военного коммунизма. И индивидуальной, которую пытаются осуществить герои рассказа Хемингуэя, руководствуясь личной местью. Это сделано режиссером так тонко, что незаметно швов. Я уж не говорю о том, что здесь сопоставляются два типа сознания – русское коллективистское и американское индивидуальное.
Режиссерское решение подчеркнуто сценографическим (художник Надежда Бахвалова). Посредине сцены – шпалы с рельсами, обрывающиеся почти у рампы. Дорога в никуда (слова Чепурного: «Коммунизм – это конец истории»). Железная дорога, как известно, один из основных платоновских символов прогресса, индустриализации, жизни. Но великая иллюзия рассеялась в прах, и символ потерял своё значение.
Одна из самых сложных задач для актеров – это платоновский язык. Как произносить текст, чтобы он не звучал или нелепо, или чересчур пафосно? Режиссёр справился и с этой задачей: все актеры чувствуют себя естественно и органично в платоновском тексте, не говоря уже о хемингуэевском.
На пресс-конференции Юрий Погребничко пошутил, что если перевести Платонова на английский язык, то будет чистый Хемингуэй. Но в спектакле есть ещё диалоги Счастливцева и Несчастливцева из «Леса» А. Н. Островского, а также стихи и заключительный монолог еврейского персонажа, вероятно, из Бабеля. И все кажется единым текстом, переходов совсем незаметно.
В спектакле есть ещё три женских персонажа в изумительной красоты костюмах (художник та же Надежда Бахвалова). Символ ли это красоты уходящей жизни или олицетворение ненужной героям женственности – каждый зритель решит по-своему. На то и существует ассоциативный театр.
Думается только, что у нас все меньше и меньше зрителей, способных на ассоциации. Ведь для этого нужно много читать, много видеть и уметь сопоставлять. Наш же зритель в большинстве своем видит только поверхностно, на уровне простенького сюжета.
С этим явлением пытается бороться режиссёр Марина Брусникина (театр под руководством Олега Табакова), выбрав для постановки такую сложную вещь, как «Епифановские шлюзы». Свой спектакль она выстраивает как урок литературы в школьном классе, пытаясь заинтересовать современных школьников таким сложным автором, как Андрей Платонов. Ход, наверное, интересный, но результата, увы, он не дал. Школьники со своими нехитрыми проблемами – самая живая часть спектакля, а попытка погрузить их в историю петровского времени обернулась невнятным рассказом о некоем иностранце, который не справился с заданием Петра и был казнен. В спектакле совершенно не найден способ произнесения платоновского текста: такое впечатление, что он переведен на современный школьный язык. Вот это и есть упрощение понимания.
Курс Виктора Рыжакова школы-студии МХАТ был на прошлогоднем фестивале с показом платоновских рассказов. Отрадно, что работа над Платоновым продолжается, и студенты снова приехали, на этот раз со спектаклем «Фро». Режиссёр Михаил Рахлин придумал интересный ход: сопоставить платоновских героев с персонажами советских фильмов 30-х годов.
Действительно, есть что-то общее в пафосности и жизнерадостности персонажей, уверенных в прекрасном будущем своей страны. Но в каждом герое спектакля выделена только одна черта: в Федоре – преданность делу, в отце Фро – суетливая забота, чтобы его не забыли, ну а в Фро, разумеется, её горячая неизбывная любовь. Остальные составляют шумный живой фон. Получился такой советский лубок без нюансов и полутонов. Все это очень упрощает смысл платоновской вещи, хотя справедливости ради отмечу, что сами ребята очень живые, энергичные и способны на большее.
Все сказанное отнюдь не зачеркивает большую и серьезную работу по освоению платоновского наследия. Ждем новых открытий!
Людмила Романова,
театровед
Сцена из спектакля «Епифановские шлюзы». Фото Михаила Вязового
Солдатиками не рождаются
Выставка Владимира Дубосарского открылась в Воронежском музее имени И. Н. Крамского
- Современному российскому постсоветскому искусству нет ещё тридцати лет. Внутри этого потока классиков не так много, - констатирует куратор проекта Алексей Горбунов, подразумевая: Дубосарский оказался одним из редких исключений.
Его работы хранятся в собраниях Третьяковки, Русского музея, парижского Центра Помпиду, авиньонского Музея современного искусства и ещё многих галерей и музеев. Тем, кто разбирается в современном искусстве, художник известен не только своим «сольным» творчеством, но и как соавтор Александра Виноградова. Впрочем, недавно тандем распался.
- Есть время родиться и время умереть, - объясняет Владимир Дубосарский. – Этот проект очень естественно закончился для нас обоих. У него как раз буквально вчера открылась большая выставка. Так что теперь вместо одного художника – два! Мы же не семья, нам не нужно делить имущество и детей.
Выставка в музее имени И. Н. Крамского названа «Когда я вырасту». Здесь собраны работы разных лет, начиная с конца 1980-х. Объединяющей темой стало детство. . . Нет, пожалуй, всё-таки она шире. «Когда я вырасту» - это ещё и про страну, в которой то детство случилось. Часть работ основана на иллюстрациях к детским книжкам художника Владимира Конашевича – в интерпретации Дубосарского они обрели цвет. В Воронеже фрагменты этого цикла, судя по всему, впервые соседствуют с изображениями артефактов быта советской эпохи вроде огромного подстаканника с гербом СССР. В музейном зале рядом – «частное» и «идеологическое», воспроизведение эпизода, взятого из суровой действительности (например, похорон) – и из какой-то сказки (советской, разумеется).
Художник избегает и сентиментального умиления, и сарказма. Девочка с курицей (и в старушечьем платочке), мальчик с собакой, герои картин, созданных в 1987 году, - оба смотрят на нас серьёзно и настороженно, они изображены, в сущности, как «маленькие взрослые», в их взгляде уже виден опыт, который этим детям предстоит пройти.
- В этой выставке есть какая-то платоновская нотка, платоновская тема, может быть, скрытая, но тем не менее вполне ощутимая, - считает художественный руководитель фестиваля Михаил Бычков.
Заметна она стала именно благодаря сочетанию работ, которые изначально были, как казалось (быть может, даже их автору), совсем про другое. Художник признался, что если бы не предложение устроить эту выставку, которое поначалу «показалось странным», он бы не проанализировал своё творчество именно в таком ракурсе:
- Это выставка, которую я делал всю жизнь! Ни одной работы не сделал специально для неё, но получилось, что тема сложного советского бытия проходила через разные периоды моего творчества и разные артефакты, которые я сделал. Когда стал отбирать работы, понял это.
Самая, кажется, новая работа на выставке – «Солдатик удачи». Детская игрушка изображена художником в полный человеческий рост. Так детство рифмуется у Дубосарского с войной.
Виталий Черников
Фото автора
Слеза комсомолки
Частью образовательной программы, организованной в арт-центре «Коммуна», стала презентация выпуска журнала «Киноведческие записки», героями которого стали Андрей Платонов и Сергей Эйзенштейн
- Историко-теоретических журналов в России, к сожалению, немного. Всего три – «Искусство кино», а также появившиеся 20 с небольшим лет назад «Сеанс» и наш, - отметил в небольшом вступительном слове киновед Артём Сопин.
В 110-м номере журнала, который, кстати, можно было позже приобрести на фестивальной книжной ярмарке, опубликовано либретто сценария Андрея Платонова по рассказу «Песчаная учительница», сквозной же темой стал фильм Сергея Эйзенштейна «Броненосец Потёмкин».
- Мы привезли вам подарок, - так начала своё выступление историк кино Анна Ковалова. – Это единственная прижизненная экранизация Платонова. Фильм, который до вас почти никто не видел. Его показали только на камерном фестивале архивного кино в Белых столбах. Картина долгое время считалась утраченной. Но 15 лет назад в Америке нашли часть фильма, потому что он, к счастью, попал в американский прокат. А в прошлом году – ещё одну. Теперь у нас есть треть кинокартины, которая создавалась в конце 1920-х.
Анна Ковалова подчеркнула: это всё-таки не совсем экранизация, а полноценная работа Платонова в кино. Писатель сам занялся трансформацией своего рассказа для большого экрана, причём прекрасно понимал специфику жанра. Конечный результат мало похож на исходный текст. Во многом это связано с изменениями в стране, которые произошли с момента публикации «Песчаной учительницы». Фильм «Айна» вышел в 1931 году, а рассказ датирован 1926-м. Казалось бы, всего пять лет между ними… Но какие пять лет!
- Интересно, как Андрей Платонов и кино могут соотноситься. Ведь платоновская проза – прежде всего явление языка… Как этот вязкий, сложный, необыкновенный язык перевести на язык кино, тем более немого? Но Платонов как прозаик прекрасно чувствует себя в кинематографическом жанре. Например, он пишет: «Избушки зауютились в зелени посадок». Или: «У детей пустые желудочки сосут мозг». Платонов никогда не напишет: «дети голодны». И эти фразы – не из рассказа, а из либретто, которое можно читать как полноценную художественную литературу.
В платоновском списке действующих лиц, помимо, собственно, «песчаной учительницы», перечислены песок, Советская власть, скот; причём песок на первом месте.
История, рассказанная Платоновым, в фильме была изменена без его участия. В рассказе учительница пытается спасти от голода жителей среднеазиатского села, но на селение совершают набег кочевники. В сценарий сам писатель ввёл любовную тему. Любовь возникает между вождём кочевников и учительницей, это обостряет конфликт. В фильме же учительнице, которая превращена в местную уроженку Айну, получившую образование в городе комсомолку, противостоит не возлюбленный, а отец.
- Конфликт отцов и детей однозначно показывает нам правоту детей, - резюмировала Анна Ковалова. – Вам, наверное, кажется, что эта история совершенно не похожа на Платонова. Но, как ни странно, в фильме какую-то платоновскую интонацию ощутить можно.
Увидели воронежские любители кино и фрагмент «Броненосца «Потёмкина» с оригинальной музыкой Эдмунда Майзеля. Она была написана для показа фильма в Германии под контролем режиссёра, который даже привёз несколько песен с русскими песнями вроде «Дубинушки», чтобы немецкий композитор мог использовать их темы.
- Как любое классическое произведение, фильм не застывает, продолжает жить и открываться какими-то новыми гранями, не только смысловыми. Находятся новые документы, архивные материалы, которые позволяют заново увидеть какие-то привычные вещи, - отметил Артём Сопин.
Виталий Черников
Фото автора
Вполне в английском духе
Легенда Конкурса имени П. И. Чайковского 1986 года, после победы в котором на пианиста обрушилась всемирная слава, Барри Дуглас дал сольный концерт в зале Воронежской филармонии
Мужественность и отсутствие всяких аффектаций - эти первые впечатления, которые произвел, выйдя на сцену, знаменитый музыкант, не обманули. С момента появления его на сцене и до заключительного аккорда публика находилась во власти образа этого сурового и красивого ирландца, который в завершение программы, уже в третий раз бисируя, предложил нам еще и национальную мелодию в собственной аранжировке (в 2014 году вышел его альбом «Кельтские размышления»). С поправкой на дух Англии была составлена и вся программа концерта. При том, что основой ее стала австро-немецкая музыка, к этому направлению был добавлен – что оказалось вполне ожидаемо - и Бенджамин Бриттен.
Свое выступление Барри Дуглас выстроил по принципу восхождения - было ощущение, что он «накачивает» свой внутренний тонус, словно бы раскручивая собственную эмоциональную спираль. Первое отделение открывала Соната для фортепиано Альбана Берга, раннее сочинение композитора-экспрессиониста, в котором он еще пребывает в мягких полутонах романтизма. Пианист тоже как будто пробовал свои силы, и его рояль пел вполголоса, играя разными оттенками лиризма.
Затем романтическую линию продолжила Большая Соната Шуберта Ля-мажор, где уже в полной мере проявились такие «фирменные» качества исполнителя, как благородство и сдержанность, не помешавшие, впрочем, достичь истинного драматизма в знаменитом Andantino: лавина звуков, низвергающихся в пассажах, взрывалась как будто изнутри, из самых глубин, и усиленные фронтальные контрасты казались почти непредсказуемыми. Дуглас доводил до слушателей свою версию понимания этой музыки, спокойно, уверенно, как независимый мастер, который делает что должно. Сценарий поведения артиста скуп и лаконичен.
Второе отделение стало и второй волной – от Ноктюрна Бриттена к знаменитой «Авроре» Бетховена. И если в звучании Ноктюрна слышались загадочность и недосказанность, то бетховенская соната мощно бурлила всеми своими красками. И здесь, помимо динамических приливов и регистровых «захватов», нашлось место и для люфтов, и для довольно свободного обращения с темпами. Интерпретации Дугласа как будто сравняли Шуберта и Бетховена в их правах на принадлежность к стилю. Самый классичный из романтиков Шуберт стал еще более классичным, а Бетховен, предвосхитивший романтизм, оказался вовлеченным в романтические вольности. Возникло равновесие, красивый баланс - вполне в английском духе.
Жизнь блистательного пианиста полна событий. Он много гастролирует, играет с лучшими оркестрами мира. Успешно развивается и его дирижерская карьера - Барри Дуглас является создателем и руководителем оркестра «Ирландская Камерата». Участвует в организации и проведении музыкальных фестивалей в Англии и Ирландии. Музыкант выпустил множество компакт-дисков. Создает и реализует проекты, поддерживающие молодых композиторов и исполнителей.
График воронежской поездки оказался тоже довольно насыщенным. На следующий день после концерта Барри Дуглас провел мастер-класс в музыкальном колледже на улице Никитинской, который длился более трех часов. При столь долгом общении работавший переводчик в общем-то и не потребовался. Язык музыки был понятен всем.
Анна Шалагина
Фото Виталия Черникова
.
Подробнее читайте на communa.ru ...
